В час испытаний
Но вдруг... Двенадцатый, с его войною год!
Пожар! Отечество горит — и весь народ
К оружью от сохи... И косы на защиту.
Ф. Н. Глинка
В ночь на I2(24) нюня 1812 года многотысячная наполеоновская армия перешла Неман и вторглась на территорию России. Ставленник крупной французской буржуазии Наполеон Бонапарт, стремясь к мировому господству, считал необходимым сокрушить стоявшую на его пути Россию, поработить ее, подчинить экономически и политически, сделать своим сателлитом.
Перед русским народом встала задача — дать решительный отпор завоевателю, сорвать ого планы, отстоять свою свободу и независимость.
Основной удар «Великой армии» приняли на себя стоявшие на границе 1-я Западная армия под командованием генерала М. Б. Барклая де Толли и 2-я Западная армия генерала П. И. Багратиона. Эти армии находились на значительном расстоянии друг от друга, были сильно растянуты по фронту. Неприятельские силы по численности более чем вдвое превосходили силы русских, которые поэтому вынуждены были с тяжелыми арьергардными боями отходить в глубь страны. 1-я Западная армия оставляла Вильну, к которой приближались войска французских маршалов Даву и Нея. На рассвете 16(28) июня через город нескончаемым потоком шли пехотные полки, артиллерия. Одним из последних его покидал М. Б. Барклай де Толли. Гулко разносился по пустынным, безлюдным улицам цокот копыт, мерно покачивался на мягких подушках в такт движению своей кареты Барклай. Внешне командующий был невозмутим, но тяжелые думы тревожили его. Отступление предстояло тяжелое. Особенно волновала судьба И. С. Дорохова. Этот Генерал, находясь в авангарде 4-го пехотного корпуса, не получил своевременно приказа об отходе. Сейчас к нему послан адъютант — гвардии капитан А. Н. Сеславин, офицер предприимчивый и решительный. Но удастся ли ему пробиться сквозь лавину беспрерывно наступающих неприятельских войск и найти отряд, связь с которым полностью утеряна...
...Поздно ночью 17(29) июня к местечку Олькеники прибыл офицер в белесом от пыли мундире. Лицо его осунулось и потемнело, возбужденно горящие глаза свидетельствовали о крайнем нервном напряжении. Проделав верхом многочасовой путь по бездорожью и проселкам от Вильны на запад, Сеславин сообщил Дорохову, что Вильна уже занята неприятелем, что на многих дорогах видны французские разъезды, и передал приказ Барклая де Толли пробиваться к главным силам через село Михалишки. Г. ту же ночь адъютант Барклая оставил отряд Дорохова, которому предстоял изнурительный девятидневный переход в тылу врага.
Так началась для Сеславина война 1812 года.
Служа адъютантом Барклая де Толли, Сеславин прошел отличную школу штабного офицера.
Адъютант командующего... Это бессонные ночи над картами, разработка маршрутов, точного расписания движения и остановок каждого корпуса, каждой дивизии, каждого полка. Так называемые диспозиции, содержавшие всю эту информацию, составлялись ежедневно. В период отступления адъютанты Барклая де Толли доставляли на места приказы и распоряжения, следили за порядком движения войск, выполняли роль квартирмейстеров, направлялись в самые опасные места, туда, где завязывались ожесточенные арьергардные бои, и многое зависело от их личной инициативы, умения принимать быстрые и точные решения: ведь они действовали от имени командующего. Для молодых офицеров сам Барклай де Толли был примером безупречного отношения к службе, и от подчиненных он требовал четкого и пунктуального исполнения приказов.
«Никто не знал,— вспоминал один из адъютантов Барклая де Толли, впоследствии генерал-майор В. И. Левенштерн,— как мы были деятельны по ночам, ибо на следующее утро Барклай был первым па лошади, присутствовал при выступлении различных корпусов из лагеря и буквально обучал их тому, как надобно избегать тесноты пути и замешательства. «Не думайте, что мои труды мелочны,— говорил он,— порядок во время марша составляет самую существенную задачу главнокомандующего; только при этом условии возможно наметить заранее движение войск».
А обстановка в штабе и на фронте сложилась напряженная. 1-я Западная армия двигалась к созданному на берегу Двины укрепленному лагерю при Дриссе; ее арьергард находился в постоянных боях с неприятелем, стремившимся любой ценой помешать быстрому и безостановочному отступлению русских, соединению двух армий. При 1-й армии находился Александр I. который, нередко минуя Барклая де Толли, отдавал приказы корпусным командирам и отрядным начальникам, чем вносил большую неразбериху в обстановку.
Дрисские укрепления — детище приближенного к Александру I прусского стратега генерала Фуля — должны были стать плацдармом для нанесения удара в тыл неприятеля и прикрыть дороги на Петербург и Москву. Но, во-первых, Наполеон вовсе не собирался подставлять свой тыл под удар русских, и, во-вторых, сами укрепления были никуда не годными, что стало очевидным, когда 1-я Западная армия прибыла на место. «Я не понимаю, что мы будем делать с целой нашей армией в Дрисском укрепленном лагере,— писал Барклай Александру I.— После столь торопливого отступления мы потеряли неприятеля совершенно на виду и, будучи заключены в этом лагере, будем принуждены ожидать его со всех сторон».
Расчеты царя, что в Дрисском лагере произойдет соединение 1-й и 2-й Западных армий, также рухнули, когда стало известно, что армия Багратиона вынуждена свернуть на юг, к Бобруйску, так как- ее теснили войска французского маршала Даву, занявшие Минск. Стало ясно, что выполнить задачу соединения можно будет лишь при отходе в глубь страны. Армия Барклая де Толли оставила Дриссу, взяв направление на Полоцк и Витебск; из ее состава отделился корпус П. X. Витгенштейна, который должен был прикрыть петербургское направление.
В Полоцке Александр I оставил армию, переложив все полномочия главнокомандующего на Барклая де Толли, но фактически власть военного министра распространялась только на 1-ю Западную армию.
Французские войска клином врезались между двумя русскими армиями. Наполеон не сомневался в том, что ему удастся разбить противника по частям. 2-ю Западную армию Багратиона преследовали корпуса французских военачальников — Даву и Жерома Бонапарта.
Находясь в Витебске, Барклай де Толли узнал, что Багратион к нему пробиться не сможет, так как теперь и Могилев занят французами. Для обеих армий оставался лишь один путь соединения — у Смоленска. С тяжелыми, кровопролитными арьергардными боями русские армии двигались навстречу друг другу. В этот период испытанные русские военачальники Барклай де Толли и Багратион блестяще продемонстрировали свои полководческие способности. Лучшее тому доказательство —
свидетельство самих французов: «Все были изумлены превосходными переходами, с которыми Барклай де Толли отступал со своих позиций. Ни одной павшей лошади, ни одной брошенной повозки, и даже ни одного отставшего, никто, что б могло нам указать направление русских. Мы
были в неизвестности, пожалуй, исключительной в своем роде»,— писал французский генерал Лабом.
Позднее специалисты оценивали отход и соединение русских армий в первый период Отечественной войны как «замечательное искусство». Так, известный военный теоретик Жомини указывал: «То отступление, которое совершила русская армия в 1812 году от Немана до Москвы на расстояние в 240 лье, не допустив себя расстроить или частично разбить такому неприятелю, как Наполеон... должно быть поставлено выше всех прочих и мировой военной истории».
Но отступать, оставляя один за другим города, было тяжко. Солдаты и офицеры роптали. Росло непонимание между осмотрительным Барклаем и пылким, решительным по натуре Багратионом. К тому же и главной квартире было много недоброжелателей и интриганов. В армии оставалась лишь горстка людей, сохранивших доверие к Барклаю де Толли, признававших его полководческие способности. Среди них был и А. Н. Сеславин. «Главком подвергнут был насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора клевете. Как гранитная скала с презрением смотрит на ярость волн, так и Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был неколебим в предположенной им высшей цели»,— писал он.
Ответить на вопрос, когда и в каких сражениях находился Сеславин в первые месяцы войны, довольно сложно. Гвардейский офицер не командовал ни полком, ни ротой, ни батареей, а имена адъютантов редко упоминались в донесениях и реляциях. Но Сеславина не смогли обойти арьергардные начальники Ф. К. Корф, Г. В. Розен и П. П. Коновницын; дважды за три месяца представлял его к награде Барклай де Толли. Деятельность молодого адъютанта за тот период не преминул отметить в воспоминаниях о 1812 годе сослуживец Сеславина будущий декабрист А. Н. Муравьев; несколько раз о нем упоминает В. И. Левенштерн. Благодаря этим, хотя и небогатым, источникам можно проследить боевой путь Сеславина с начала войны вплоть до назначения его командиром партизанского отряда.
Важнейшими арьергардными сражениями 1-й Западной армии в тот период были дело у села Кочергишки и сражение под Островно. В первом из них 23 июня (5 июля) арьергард под командованием Ф. К. Корфа три часа удерживал кавалерию Мюрата на переправе через Десну. За участие в этой операции Сеславин был отмечен «высочайшим благоволением». Двухдневное сражение у Островно близ Витебска началось 13(25) июля. Навстречу французскому авангарду Барклай де Толли выдвинул 4-й пехотный корпус генерала Л. И. Остермана-Толстого, который в 7 верстах от Витебска встретил корпус французского генерала Нансути. После нескольких часов безуспешных атак против русских во главе корпуса Нансути встал Мюрат, а с прибытием в подкрепление дивизии генерала Дельзона французы получили двойной перевес в силах. Несмотря на это, русские удерживали позиции до вечера. Когда Остерману доносили, что полки несут колоссальный урон от неприятельской картечи, и спрашивали, что делать, следовал ответ: «Ничего не делать, стоять и умирать». Об этих событиях В. И. Левенштерн писал: «Главнокомандующий послал поутру меня и Сеславина к графу Остерману узнать, в каком он находится положении... Остерман поручил нам руководить действиями на его флангах, решив сам командовать центром». Из дальнейшего рассказа следует, что Сеславин весьма успешно командовал на левом фланге, удерживая позицию до приказа отступать, и даже с гвардейской кавалерией отбил орудия, потерянные было в начале боя. Сражение, начатое под Островно, закончилось лишь на следующий день, 14 (26) июля, у села Кукувачино.
Отмечая доблесть Сеславина в этом деле, сам Барклай де Толли ходатайствовал перед Александром 1 о произведении своего адъютанта в чип полковника. Правда, представлению хода дано не было, и полковником Сеславин стал лишь в конце войны.
4(16) августа авангард французской армии подошел к Смоленску. Город защищали войска, которыми командовали генералы Н. Н. Раевский и Д. П. Неверовский. На помощь им во второй половине дня подоспели главные силы русских. На военном совете Барклай де Толли и Багратион приняли решение, что 2-я Западная армия выйдет на Московскую дорогу, находившуюся под угрозой неприятеля, а 1-я останется в Смоленске.
В штабе 1-й армии деятельно готовились к сражению: составлялись диспозиции, в дивизии и полки с приказами отправлялись адъютанты. Барклай решил заменить изнуренные боем войска Н. Н. Раевского 6-м пехотным корпусом генерала Д. С. Дохтурова.
Вечером в двухэтажный деревянный дом Петербургского предместья, где разместился штаб, вошел сухощавый, невысокого роста генерал с желтым, измученным лихорадкой лицом. Это был Д. С. Дохтуров. Поздоровавшись с офицерами, он направился в кабинет главнокомандующего. Через полчаса оба генерала появились на пороге кабинета.
— Но позволит ли вам здоровье взять на себя оборону Смоленска? — спросил, прощаясь, Барклай.
— Ежели умереть мне, так лучше умереть на поле чести, нежели бесславно на кровати,— спокойно отвечал Дохтуров.
Поздно ночью, освободившись от дел, Сеславин вышел из здания штаба. Артиллерийская канонада, гремевшая весь день, постепенно стихала, и лишь отдельные пушечные выстрелы разрывали ночную тишину. Петербургское предместье лежало на высоком правом берегу Днепра, откуда был виден весь Смоленск. Черные зубцы огромных четырехугольных башен рассекали далекое, усеянное мириадами звезд августовское небо. Французские войска, готовясь к сражению, отошли на расстояние пушечного выстрела от города, окружив его широким полукольцом костров. Редкие отблески затухающих пожаров освещали Королевский бастион, Мстиславское и Красненское предместья.
По деревянному мосту, соединявшему обе части Смоленска, Днепр переходил корпус генерала Д. С. Дохтурова. Вглядываясь в лица солдат, проделавших тяжелый дневной форсированный марш, Сеславин с радостью отмечал, что они готовы к завтрашнему сражению. «Броситься под ядра, биться за свое отечество и выполнить свой долг!» — вспоминал Сеславин слова одного из офицеров, сознавая, что это не просто красивая фраза, что это — в сердце каждого.
Едва забрезжил рассвет нового дня, тишину взорвали ружейные выстрелы. В 9 часов утра 5(17) августа Барклай де Толли направился в Смоленск. Адъютанты его, ехавшие чуть позади, перебрасывались шутками: несмотря на бессонную ночь, настроение у всех было отличным. Утро выдалось ясное, солнечное, у реки мерно постукивали топоры: пионерные части рядом с деревянным, главным, возводили еще два понтонных моста. Миновав Днепровские морота, офицеры въехали в город. Ничто, казалось, не говорило о намерении Наполеона атаковать. Смоленск выглядел до странного спокойным: двери кондитерских и трактиров были открыты, а на одной из улиц А. Н. Сеславин с удивлением заметил разносчика с мороженым. Но чем ближе к западным стенам города, тем заметнее становились приготовления к бою. Еще с ночи войска заняли позиции, и адъютанты знали, что Барклай будет с пристрастием осматривать их.
В полдень Барклай де Толли вернулся в предместье. До трех часов дело ограничивалось перестрелкой. Но вот над левым флангом неприятеля взвилась ракета, за ней — вторая, третья, загремела канонада, и на горизонте появилась неприятельская пехота. С правого берега Днепра было видно, как французы у самой реки устанавливают мощную батарею и берут под прицел три моста, соединявших защитников города с главными силами. По приказу Барклая под прикрытие стен стройной Покровской церкви была поставлена батарея полковника Нилуса, которая и вступила в неравную борьбу с неприятельской артиллериейi. Здесь же расположился и сам главнокомандующий. А. Н. Сеславин помогал артиллеристам корректировать огонь и с волнением следил за событиями, развертывавшимися у стен Смоленска. Многие дома Раченского предместья пылали, между ними сновали с высоты казавшиеся крошечными фигурки солдат, над которыми развевались похожие на детские флажки красно-белые польские штандарты. Было видно, как вражеские солдаты проникли в предместье, а у крепости уже сходилась пехота: это новобранцы генерала Д. П. Неверовского, всего два дня назад получившие боевое крещение, в жестокой рукопашной отбивали атаки неприятеля.
К Барклаю де Толли подъехал обер-квартирмейстер б-го корпуса адъютант Д. С. Дохтурова — И. П. Липранди. Взволнованно переводя дыхание, офицер докладывал, что французская дивизия атаковала наших драгун у Малаховских ворот; дрогнув, драгуны увлекли за собой пехоту, но в это время сам генерал Дохтуров, встав со шпагой в руке в створе ворот, преградил путь смешавшимся войскам. Первая атака отбита, но, готовясь ко второй, в районе Малаховских ворот концентрируются значительные силы врага, и Дохтуров просит сикурс.
— Скажите Дмитрию Сергеевичу,— спокойно отвечал Барклай,— что от его мужества зависит сохранение всей армии и более...
Внезапно раздался крик: «Французы!» Сеславин глянул вниз: по обрывистому склону взбирался вражеский кавалерийский отряд. Ему удалось незаметно перейти Днепр вброд. Оставался крутой подъем. Еще немного — и препятствие будет взято. Тогда батарея и сам Барклай де Толли окажутся в руках неприятеля... Со штыками и саблями в руках ринулись на врага адъютанты и ординарцы генерала. Врага удалось отбить, Барклай же, не обращая внимания на грозившую ему опасность, отдавал распоряжения о помощи Дохтурову. В город со свежими силами был отправлен А. Н. Сеславин.
Едва миновав мост, он попал в толпу раненых. По всем улицам рикошетировали ядра; огонь сеял смерть и разрушения. Осколки снарядов и разбитых артиллерией крепостных стен осыпали русских. Сеславин нашел Дохтурова в самой гуще сражения. Началась вторая мощная атака, и приходилось врукопашную штыками выбивать врага, лавиной хлынувшего в створ Малаховских ворот.
После безуспешных атак неприятель стянул к Смоленску огромное количество орудий и открыл огонь, который длился несколько часов. Город являл собою страшную картину смерти и пожарищ. На глазах жителей он превращался в груду развалин. Смерть настигала людей и за стенами домов, и на улицах. Но мужество, с которым сражались русские солдаты, казалось, превосходило человеческие возможности. Раненые, исходя кровью, оставались в строю: перед ними был враг, за ними — стена огня.
В семь часов вечера французы предприняли последнюю и на сей раз неудачную атаку. Начало темнеть. К девяти часам вечера канонада стала смолкать, бой затих. На город опустилась страшная ночь. Воздух, казалось, застыл, пожары слились в один, пламя поднималось высоким столбом, и над ним клубились огромные черные тучи. В час ночи Барклай де Толли приказал оставить Смоленск.
В эту бессонную ночь на высотах Покровской горы собрались генералы и офицеры. По мосту медленно двигались колонны солдат в изодранных, опаленных пожаром мундирах, с почерневшими, будто запекшимися лицами. Тех, кто не в силах был идти, везли на лафетах. В четыре часа утра 6(18) августа были разведены плавучие мосты и сожжен постоянный. Огонь от него перекинулся на соседние дома. По Петербургскому предместью стали бить французские орудия, установленные на левом берегу. Под прикрытием артиллерии передовые отряды корпуса маршала Нея вброд перешли Днепр и проникли в предместье. Барклай де Толли приказал генералу П. П. Коновницыну возвратиться с частью войск и задержать неприятеля. При Коновницыне остались полковник Гавердовский и капитан Сеславин. Так начался последний день обороны Смоленска.
Цепи французской пехоты уже взбирались по Покровскому холму, на вершине которого со вчерашнего дня оставалась батарея полковника Нилуса. Артиллеристы напали было свозить орудия, но два офицера, встав во главе егерских батальонов, повели их в штыковую атаку на французов. «Сие произведено было столь быстро и удачно, что при содействии вновь прибывших войск силы неприятеля были смешаны и обращены в бегство за р. Днепр с большим уроном и форштат очищен немедленно...— писал в донесении Барклаю де Толли генерал П. П. Коновницын.— Столь удачному отражению неприятеля одолжен я был наиболее квартирмейстерской части полковнику Гавердовскому и адъютанту вашего высокопревосходительства гвардейской артиллерии кап. Сеславину, кои, содействуя мне примерами личного мужества, устремили солдат на неприятеля и были виновниками всему успеху».
Весь день шел бой в предместье. Атака следовала за атакой, и не раз шквальный огонь русских орудий, расположенных на высотах, вынуждал противника отступать.. К вечеру весь форштат был охвачен пламенем, и последние защитники города оставили его.
Оборона Смоленска закончилась трагически, но имела большое значение для дальнейшего хода войны.
«От стен Смоленска до стен Москвы — час от часу все более пролагались могильные пути нашествию. Пламя горящих селений сливалось с ночными огнями сторожевыми, и каждый сын России вооружался к защите родного края»,— писал один из участников войны.
Именно здесь, под Смоленском, широко развернулась народная партизанская война. Наполеоновская армия принесла на русскую землю огонь, разорение, смерть. Бесчинства врага, его глумление над национальными святынями рождали в душах людей гнев, ненависть, благородное чувство отмщения.
Зародившееся еще в Литве и Белоруссии сопротивление местного населения принимало все более активные Формы и вырастало в грозную для врага партизанскую войну. Крестьяне оставляли села и деревни, уходили в леса и районы, удаленные от военных действий; все чаще брались они за вилы и топоры, нападая на отряды мародеров. Вот как писал один из французов о затруднениях с продовольствием, которые испытывала французская армия еще на пути ее следования к Смоленску: «Все против нас; все готовы защищаться либо бежать. Везде меня встречали неприязненно, с упреками и бранью. Никто ничего не хотел давать, мне приходилось брать самому, насильственно и с риском, меня отпускали с угрозами и проклятиями. Мужики вооружены пиками, многие на конях».
Смоленская губерния была одной из первых по размаху народного движения. Менее чем за две недели по всем уездам Смоленщины было сформировано ополчение, оказавшее помощь русской армии в битве за Смоленск. Широкий размах партизанская борьба приобрела в августе.
Первые крупные партизанские отряды создавались в Красненском и Поречском, затем в Вельском, Сычевском, Рославльском, Гжатском и Вяземском уездах. Первое время крестьяне мало вооружались, опасаясь, как бы их потом не привлекли за это к ответственности. «Поселяне приходили ко мне,— писал начальник штаба 1-й Западной армии генерал А. П. Ермолов,— спрашивать, позволено ли им будет вооружиться против врагов и не подвергнутся ли они за то ответственности?»
Александр I медлил с официальным прямым призывом ко всем слоям населения поддержать регулярные войска активной борьбой против оккупантов. Вооружение народа и его основной части — крепостного крестьянства казалось делом рискованным. В это же время в среде передового офицерства росло убеждение в необходимости провозглашения народной войны. «Кажется, еще боятся развязать руки,— писал 19(31) июля 1812 года участник войны, будущий декабрист Ф. Н. Глинка.— До сих пор нет ни одной прокламации, дозволяющей собираться, вооружаться и действовать, где, как и кому можно». Но после сражения под Смоленском он же восклицал: «Вооружайтесь все, вооружайтесь всяк, кто только может, гласит, наконец, главнокомандующий в последней своей прокламации. Итак, народная война!»
В эти дни в походной типографии за подписью Барклая де Толли было издано воззвание к «обывателям псковским, смоленским и калужским». В нем говорилось: «Многие из жителей губернии Смоленской пробудились уже от страха своего. Они, вооружаясь в домах своих, с мужеством, достойным имени русского, карают злодеев безо всякой пощады». По-видимому, в листовке речь шла о вооруженной борьбе крестьян Поречского уезда, о чем было хорошо известно в Главной квартире. Есть основание предполагать, что обо всем этом знал А. Н. Сеславин, что он видел, читал, обсуждал с офицерами текст воззвания, и, возможно, в тот период началось приобщение его к идеям народной войны, сыгравшее роль в формировании характера будущего партизана.
А пока — арьергардные бои. Главные силы русской армии под прикрытием корпусов генералов Ф. К. Корфа и Г. В. Розена двигались пешим порядком. Сражения происходили ежедневно, и многие полки соперничали между собой за право участвовать в деле.
Как адъютант главнокомандующего, А. Н. Сеславин имел возможность находиться в арьергарде, чем он и пользовался, участвуя почти во всех делах, сначала под командованием Г. В. Розена, а затем — П. П. Коновницыиа. 15 рапорте генерала Розена от 10(22) августа 1812 года говорилось, что на переправе у деревни Соловьево «в сей день в продолжение восьмичасового сражения против превосходящего силами неприятельского авангарда враг не только был удержан, но и отражен с большим уроном», что центральная русская батарея сковывала активность врага, мешая ему удачно атаковать. Французы выдвинули вперед егерей, открыли огонь по орудийной прислуге. «Видя это,— писал далее Розен,— адъютант Барклая де Толли Сеславин собрал несколько стрелков, занял с ними кусты за ручьем впереди наших батарей и не допускал французов приблизиться и вредить пулями нашим артиллеристам».
В донесении того же Розена от 15(27) августа говорилось, что в бою у села Беломирского на Большой Смоленской дороге «неприятель нащупал слабость левого фланга м начал атаковать, усиливая атаки действиями резервной кавалерии. Атаки были отбиты, и неприятельская пехота не смела двинуться вперед, будучи пораженной двумя батареями (командуемыми.— Н. X.) квартирмейстерской части полковником Гавердовским и адъютантом главнокомандующего 1-й Западной армии гвардии артиллерии капитаном Сеславиным».
16(28) августа главные силы русских подошли к Царево-Займищу, где Барклай де Толли предполагал дать бой и выбрал позицию.
17(29) августа сюда прибыл назначенный главнокомандующим М. И. Кутузов. Его появление было радостно встречено войсками. «...Все сердца воспрянули, дух войска поднялся, все ликовали и славили его»,— вспоминал события этих дней А. Н. Муравьев.
С именем М. И. Кутузова солдаты и офицеры связывали надежду на прекращение тяжелого морально и физически отступления, надежду на долгожданное генеральное сражение.
Понимая, что армия и весь народ ждут решительного сражения с врагом, Кутузов тем не менее счел такое сражение преждевременным и, исходя из военной целесообразности, отдал приказ об отступлении.
17(29) августа начальником арьергарда был назначен генерал П. П. Коновницын. С этого момента действия арьергарда стали более четкими и энергичными. Французы, шедшие в передовых частях, отмечали, что сопротивление русских становилось все более упорным и ежедневно приходилось вступать в бой.
Важную роль в командовании арьергардом, по словам А. Н. Муравьева, играл полковник Гавердовский, к которому Коновницын имел «полную доверенность». Всех восхищали блестящие способности этого офицера. «Он,— писал А. Н. Муравьев,— имел редкую способность всякий вечер диктовать вдруг и в одно время приказы для движения и боя на следующий день семи и более полковым адъютантам и ординарцам... При нашем же арьергарде находился Сеславин, человек с отличными военными достоинствами, но не имевший в то время никакой особой команды. Он был очень дружен с Гавердовским».
22 августа (3 сентября) у села Гриднева арьергард имел особенно тяжелое сражение, которое длилось несколько часов. Во время кавалерийской атаки Сеславин получил нулевое ранение в ногу. Но рана оказалась легкой, да и думать о ней не было времени: главные силы русской армии уже занимали позицию на Бородинском поле. Оказывая жесточайшее сопротивление врагу, арьергард отходил к Колоцкому монастырю и 24 августа (5 сентября) соединился с армией. Сеславин возвратился к своим прежним обязанностям.
П. П. Коновницыну жаль было расставаться с офицером, к которому он привык, которого успел полюбить за недолгие, но трудные десять дней постоянных изнурительных боев. Представляя артиллерийского капитана к награде в числе «отличившихся храбростью и усердием во время движения арьергарда от г. Вязьмы до села Бородина», он писал: «Кроме разных нужнейших поручений, кои на пего возлагаемы были как на чиновника, везде отличающегося и известного усердием, был он мною особенно употребляем к учреждению батарей, кои под его наблюдением действовали всегда с величайшей удачей, притом он был первый во всех опасностях и из сильнейшего огня выходил всегда последним...»
