Партизанскими тропами
Кто так искусно нам дает
правдивы вести?
Он храбр и прям, как меч!
Ни трусости, ни лести!..
Ф. Н. Глинка
Именно в тот, тарутинский период войны особенно широкий размах приобрело партизанское движение.
Вести о пожаре Москвы, занятой французами, и об их бесчинствах рождали у жителей Московской губернии возмущение и ненависть к иноземным завоевателям, желание с оружием в руках бороться с ними, изгнать с родной земли.
Теперь театром боевых действий партизан были Смоленская, Московская, Калужская и часть Тверской губернии. В течение всего сентября в штаб М. И. Кутузова поступали донесения и сообщения об успешных действиях крестьянских партизанских отрядов в Мосальском, Вельском, Боровском, Сычевском уездах. Эти отряды возникали зачастую стихийно, а руководили ими командиры, выдвинувшиеся из народных низов и обладавшие несомненными организаторскими и военными способностями. История сохранила имя старосты Семена Архипова, отряд которого, состоявший из нескольких сот крестьян, действовал в Смоленской губернии. Он истребил более 1500 и взял и плен около 2 тысяч вражеских солдат. В Гжатском уезде той же губернии сражались отряды Федора Потапова (Самуся) и Ермолая Четвертакова; в Сычевском уезде прославилась умелыми действиями против неприятеля отважная старостиха Василиса Кожина. Наиболее крупным партизанским отрядом в Подмосковье был отряд богородских партизан, насчитывавший в своих рядах более 5 тысяч человек. Командовал им крестьянин Герасим Курин. Отряд не только надежно защищал всю Богородскую округу от проникновения французских мародеров, но и вступал в вооруженную борьбу с войсками противника.
Партизанские действия крестьян были высоко оценены русским командованием. «Можно без преувеличения сказать, что многие тысячи неприятеля истреблены крестьянами»,— писал М. И. Кутузов. История России знает немало примеров партизанской борьбы народа против иноземных захватчиков, но только Отечественная война 1812 года дала многообразное и эффективное сочетание действий регулярных войск с мощной стихией народной борьбы. Важным звеном, связующим эти две силы, были армейские партизанские отряды. Еще за несколько дней до Бородинского сражения в тыл врага отправилась партия из 50 гусар и 80 казаков во главе с подполковником Ахтырского гусарского полка Д. В. Давыдовым; после выхода из Москвы для прикрытия петербургского направления М. И. Кутузовым в районе Звенигорода был оставлен крупный партизанский отряд генерала Ф. Ф. Винценгероде; 9(21) сентября к Можайску был отправлен отряд генерал-майора И. С. Дорохова, а 13(25) сентября он был переведен к Боровской и Калужской дорогам, где, по словам М. И. Кутузова, «французские мародеры разбивают наши села малыми партиями».
20 сентября (2 октября) М. И. Кутузов писал Ф. Ф. Винценгероде: «Поскольку осеннее время и совершенно размытые дороги крайне затрудняют передвижение нашей армии, я решил занять с большей частью своей армии укрепленную позицию около Тарутина, на реке Нара, а оставшуюся часть разделить на летучие отряды, которые будут иметь целью угрожать вражеским коммуникациям в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску».
На примере действий этих первых партизанских отрядов Кутузов убедился в эффективности «малой войны», руководимой из единого центра, в том, что партизаны могут оказать русскому командованию серьезную помощь в решении важных стратегических задач.
В Тарутине по приказу М. И. Кутузова было создано 9 армейских партизанских отрядов, или, как их называли, партий. Эти отряды, по мысли главнокомандующего, должны были контролировать основные, ведущие в Москву магистрали и окружать противника своеобразным кольцом. Особое внимание М. И. Кутузов уделял их действиям на Смоленской, Новой и Старой Калужской, Серпуховской и Петербургской дорогах. Он ставил перед партизанскими отрядами задачи: 1) сражаться на жизненно важных коммуникациях противника, уничтожая его транспорты с оружием и продовольствием; 2) наносить противнику урон в живой силе; 3) проводить активную разведку во вражеском тылу; активно вовлекать в партизанскую войну местное население.
Партизанская война предъявила высокие требования к командирам. Как правило, во главе партий Кутузов ставил опытных, прошедших не одну войну офицеров. «Он никогда не поступает на сие место по очереди или против воли своей. Сие исполненное поэзией поприще требует романтического воображения, страсти к приключениям. Но один дух недостаточен: прозорливость, строгость, бескорыстие, изворотливость в соображениях с упрямством в достижении цели — суть стихии партизана» — так возвышенно и поэтично рисует образ партизанского командира Д. В. Давыдов. Высокое чувство долга, патриотизм, любовь к беспокойной партизанской профессии — вот качества, которые объединяли большинство армейских партизан, хотя все они были людьми разного общественного положения и разных судеб.
С волнением следил А. Н. Сеславин за появлявшимися время от времени в издаваемых походной типографией «Армейских известиях» сообщениями о действиях армейских партизанских отрядов. 9(21) сентября «Армейские известия» писали, что Ахтырского гусарского полка половник Д. В. Давыдов «открыл близ села Царево-Займища неприятельский транспорт с хлебом, состоящий в 30 подходах и сопровождаемый 215 человеками пехоты, на коих он ударив, взял в плен 98 человек...»
19 сентября (1 октября) приказом по армии М. И. Кутузов объявил благодарность генералу И. С. Дорохову за успешные действия его отряда. «С 7-го по 14-е число сентября,— говорилось в приказе о благодарности,— успел благоразумными своими распоряжениями совершенно истребить 4 кавалерийских полка, потом отряд из 800 человек пехоты и конницы, истребил парк до 80 ящиков, перехватил немало неприятельских обозов и во все то время взял и плен до 1500 человек...»
А. Н. Сеславин жадно прислушивался ко всем расскажи о партизанах. Некоторые службисты, признававшие только четкие и заранее распланированные действия войск, читали партизанскую войну делом несерьезным и даже недостойным образованного офицера. И надо было быть настоящим патриотом, человеком, знающим и любящим Россию, чтобы пренебречь кастовыми предрассудками и добровольно выбрать, где можно принести максимум пользы общему делу.
Мечта о самостоятельном партизанском отряде давно зародилась в душе Сеславина, и когда 21 сентября (3 октября) стало официально известно об отъезде из армии Барклая де Толли, при котором в качестве адъютанта состоял А. Н. Сеславин, последние его сомнения окончательно рассеялись. С грустью расставались адъютанты со своим начальником. Ими вместе был проделан тяжелый, полный лишений и утрат путь, пройти который могли только сильные духом, мужественные и несгибаемые воины. Барклай пе Толли был одним из них. Он с честью выполнил порученное ему дело, сохранил русскую армию, умело осуществив на первом этапе войны отступление, которое являлось для генерала «делом не свободного выбора, а суровой необходимости».
За содействием в предоставлении ему армейского партизанского отряда А. Н. Сеславин решил обратиться К П. П. Коновницыну, назначенному дежурным генералом штаба в Тарутине. Главная квартира располагалась в маленькой деревне Леташевке, в 5 верстах от Тарутина. М. И. Кутузов жил в небольшой избе, служившей главнокомандующему одновременно приемной, кабинетом, столовой и спальней. Рядом с Кутузовым в курной избе о двух окнах на улицу располагался Коновницын. К нему и отправился Сеславин.
У входа со двора не было часового, дверь, по-видимому, и на ночь не закрывалась. Боясь удариться о притолоку, Сеславин нагнулся, вошел в избу, огляделся. У двери стояла койка, налево, в углу — огромная печь. На небольшом неструганом столе «производили бумаги» несколько офицеров. Один из них поднял голову. Это был квартирмейстер Коновницына подполковник квартирмейстерской части 1-й Западной армии П. А. Габбе, знакомый Сеславину еще по арьергардным боям. Кивнув вошедшему, он снова углубился в бумаги. Рядом с ним сидел начальник секретной квартирмейстерской канцелярии К. Ф. Толь и молодые офицеры А. А. Щербинин и А. И. Михайловский-Данилевский. Из-за стола поднялся П. П. Коновницын. Он был рад видеть Сеславина, приветливо поздоровался с ним и усадил на железную походную кровать, покрытую серым суконным одеялом.
Сеславин без проволочек выложил генералу все, что накопилось в его душе за последние дни. Коновницын внимательно слушал взволнованную речь офицера. Он явился вовремя: в Главной квартире только и разговоров было, что о «малой войне». Раскрыв журнал военных действий на только что заполненной дежурным офицером странице, генерал показал ее Сеславину. «Полковник князь Вадбольский,— прочел он,— находится в селе Никольском близ города Вереи, откуда для разведывания неприятеля посылаются им партии, коими пойман капитан артиллерии с бывшими при нем бумагами...
...Ополчение Рязанской губернии расположено по правому берегу реки Оки и, обеспечивая губернию от неприятельских нападений, прикрывает большую дорогу, к Рязани ведущую...
...Ахтырского гусарского полка подполковник Давыдов, командующий особым отрядом, выступил из Юхнова на Вязьму и ввиду оного города 16-го числа, напав на французский отряд, прикрывавший транспорт артиллерийских снарядов, разбил оный совершенно...
...Лейб-гвардии поручик Фонвизин с партиею казаков следовал по Боровской дороге к Москве...»
Наблюдая за читающим Сеславиным, Коновницын думал о том, что завтра же расскажет главнокомандующему об этом энергичном, смелом, незаурядного ума капитане, будто рожденном стать начальником партии. Он был уверен, что окажется не единственным ходатаем в этом деле, что его наверняка поддержит А. П. Ермолов. Оба генерала не раз видели Сеславина в деле и охотно поручатся за него перед Кутузовым.
Поздно ночью оставил А. Н. Сеславин заваленную бумагами штабную квартиру. Но не успел пройти и двух шагов, как его окликнул и догнал подполковник П. А. Габбе. Будучи уже в курсе всех дел, так как явился невольным свидетелем беседы Сеславина с генералом, Габбе просил капитана взять в свою партию его брата Михаила, прапорщика лейб-гвардии Литовского полка. Сеславин не мог сдержать улыбки, так как у него еще не было никакой команды и пока он лишь завидовал И. Н. Вадбольскому и Д. В. Давыдову, страстно мечтая оказаться на их месте во французском тылу. Но капитан верил в свою удачу. Он обещал Габбе обязательно выполнить его просьбу. Так в еще не существующем отряде появился первый партизан. Прапорщик лейб-гвардии Литовского полка Михаил Габбе и его брат, поручик того же полка, Павел, пришедший в партию в конце 1812 года, были одними из немногих, кто и ниже дошел со своим командиром до стен Парижа.
30 сентября (12 октября) капитана А. Н. Сеславина вызвали в Леташевку, где ему был вручен следующий приказ: «Командируетесь, ваше высокоблагородие, с партией, состоящею из 250 донских казаков старшины Грецова и I-го эскадрона Сумского гусарского полка, в направлении по дороге от Боровска к Москве, причем имеете в виду действовать более на фланг и тыл неприятельской армии. Неподалеку от вас действует артиллерии капитан Фигнер с особым отрядом, с коим можете быть в ближайшем сношении. Отобранным от неприятеля оружием вооружить крестьян, отчего ваш отряд весьма усилиться может, пленных доставлять сколько можно поспешнее, давая им прикрытия регулярных войск и употребляя к ним вдобавок мужиков, вооруженных вилами или дубинами. Мужиков ободрять подвигами, которые оказали они в других местах, наиболее в Боровском уезде».
П. П. Коновницын напутствовал А. Н. Сеславина сформулированной М. И. Кутузовым и ставшей уже традиционной инструкцией, объясняя, что на одном месте отряду следует оставаться ровно столько времени, сколько необходимо, чтобы покормить людей и лошадей; марши делать скрыто, по малым дорогам; остановившись в каком-либо селении, никого из оного не выпускать; днем скрываться в лесах и низменностях. «Словом сказать,— заключил генерал,— надо быть решительным, быстрым и неутомимым, т. е. партизаном».
1(13) октября из Тарутина вышел легкий кавалерийский отряд, который возглавлял гвардейский артиллерийский капитан, одетый в зеленый потертый сюртук,— А. Н. Сеславин. Рядом ехали поручик Елизаветградского полка Редкий, артиллерист 24-й запасной бригады поручик Шилль и прапорщик лейб-гвардии Литовского полка М. Габбе с картами и бумагами, уложенными в пухлый портфель. Эскадроном сумских гусар в отряде командовал штаб-ротмистр Алферов, полком казаков — войсковой старшина Грецов. Отряд двигался на север от лагеря, в сторону села Каменского.
Еще в период пребывания в Тарутине слышавший немало рассказов о партизанах, Сеславин знал, в частности, о том, что установить первый контакт с местными жителями в районах, занятых французами, дело непростое. Во многих селах ворота запирались наглухо, и перед ними непременно дежурили вооруженные дозорные. «Нередко,— писал Д. В. Давыдов,— ответом мне был выстрел или пущенный с размаху топор». Но Сеславин не без основания полагал, что в селах, окружавших Нару, Боровск, Верею, партизаны легко найдут поддержку: крестьяне этих мест знали о существовании армейских партизан, да и сама дорога в русский лагерь была им знакома, так как не раз в самом Тарутине по приказу М. И. Кутузова мужикам выдавали оружие. Но порядок есть порядок, и, когда отряд остановился в версте от Каменского, на разведку туда был послан поручик Редкин с двумя гусарами. Вернулись они довольно скоро в сопровождении десятка вооруженных конных крестьян. Те сообщили, что французов в селе нет и что его охраняют разъезды. Вечером, когда партизаны расположились на ночлег в Каменском, сельский староста — широкоскулый, бородатый, стриженный в кружок мужик, поблескивая веселыми карими глазами, с гордостью поведал А. Н. Сеславину о том, что все жители под присягой обязались спасать друг друга и карать трусов и изменников, что в селе число крестьян, имевших оружие, пеших и конных, достигло тысячи, что, когда на прошлой неделе в Каменское попытался проникнуть отряд французских фуражиров, ему был дан такой отпор, что грабители бежали, бросив обоз, двух солдат и офицера. Староста не преминул сказать также, что знаком с одним из армейских партизанских командиров, и по его описанию Сеславин догадался, что речь идет о М. А. Фонвизине.
Переночевав в Каменском, партизаны выступили к селу Богородскому. На всех проселках между Боровской и Калужской дорогами шныряли неприятельские фуражиры. Сеславин искал встречи для начала с небольшим вражеским отрядом, так как почти половину его партии составляли молодые казаки, новобранцы, выделенные М. И. Кутузовым из только что прибывших с Дона свежих резервов. Командир хотел испытать своих людей, посмотреть на них в бою. В нескольких верстах от Богородского он натолкнулся на то, что искал: но дороге почти параллельно отряду двигался небольшой неприятельский обоз, прикрываемый пехотой и кавалерией. Партизаны Сеславина на рысях обогнали французов и, выбрав удобное место, где лес вплотную подходил к дороге, устроили засаду. «Дело» прошло удачно. Казаки показали себя молодцами: все приказы выполнялись точно, в короткой схватке было уничтожено 20 и взято в плен 16 французских солдат. Сеславин и его партизаны убедились, что, действуя внезапно, можно добиться немалых успехов.
После боя допросили пленных, и один из них сообщил, что в селе Ветюмове, на Можайской дороге, два дня назад остановился крупный французский отряд под командованием генерала Орнано. В него, по свидетельству пленного, входило несколько кавалерийских полков, два батальона пехоты и артиллерия. А. Н. Сеславин понимал, что его отряд, насчитывавший 500 человек, не может меряться силами с таким противником, как Орнано. Но он не хотел мириться с общепринятым мнением о том, что главный объект партизанских действий — обозы и фуражиры. Он считал, что армейские партизаны способны иметь дело и с регулярными войсками, что отсутствие в его отряде пехоты вполне компенсировалось легкостью в передвижении и неожиданностью нападения. И Сеславин решил вывести свой отряд в район расположения войск Орнано. Конечно, в этом была известная доля риска, но на стороне партизан оставалось немало преимуществ: во-первых, в их руках была инициатива и возможность выбора — атаковать или не атаковать; во-вторых, вовсе не обязательно было нападать на все неприятельские силы одновременно: можно было ударить по врагу, находившемуся в движении, на марше, или хотя бы только по его арьергарду; и в-третьих,— Сеславин предусмотрел и это — Ветюмово находилось недалеко от Боровска и Вереи, где действовали отряды И. С. Дорохова и А. С. Фигнера. Объединившись с ними, партизаны могли на равных помериться силами с Орнано. Взвесив все «за» и «против», Сеславин решил выступить к Можайской дороге. Люди хорошо отдохнули, выгуляли лошадей, и 3(15) октября к вечеру, покрыв расстояние в 55 верст, отряд приблизился к Ветюмову. Остановились на опушке леса. Смеркалось. В избах загорались лучины. А. Н. Сеславин с нетерпением ждал посланных в село разведчиков. Они вернулись с неожиданным и разочаровавшим всех известием: в селе не было обнаружено ни одного вражеского солдата! Офицеры посовещались. Трудно было предположить, что пленный дал неверные сведения. Он и сейчас находился в отряде и, зная, что рискует жизнью, клялся в правдивости сказанного им. И вновь партизаны отправились в село. На этот раз показания француза подтвердились. Из расспросов местных жителей выяснилось, что действительно в Ветюмове было множество вражеских войск и даже их генерал, «по-видимому, очень важная птица». Особенно помог Сеславину один отставной солдат, который запомнил точное число вражеских батальонов, полков, а также орудий и сообщил, что за несколько часов до прибытия партизан французы выступили к Верее, свернув с Можайской на Боровскую дорогу.
И вновь команда: «По коням!»
Наступила ночь. Отряд шел лесами вдоль дороги. Стояла тишина, деревни и села спали, но неприятель словно растаял, растворился в воздухе, не оставив следов...
Вдруг порыв ветра донес до чуткого партизанского слуха обрывки французской речи, смех. Вскоре лес расступился, и сквозь ветви деревьев стали отчетливо видны яркие огни костров. Ничего не подозревавший враг покойно разбил биваки вдоль дороги. Неслышно, скрываясь в оврагах, партизаны Сеславина пробрались мимо французского гагеря, а, опережая их, к Верее, в самую крупную из действовавших на Смоленской и Калужской дорогах партий, к И. С. Дорохову был послан связной с письмом, в котором оворилось: «Имею честь уведомить ваше превосходительcтво, что отряд г.-л. Орнано под личным его командованием, состоящий из 4-х полков кавалерии, 2-х батальонов пехоты и 6-ти орудий, выступил с Московской дороги, из сета Ветюмова, на Боровскую и идет через Фоминское, Верею и Смоленск... Капитан Сеславин».
Тем временем партизаны вышли к заброшенному хутору и укрылись у въезда в него, в лесу. Вскоре на белевшей в предрассветной мгле дороге показались французы. Затаив дыхание, низко пригнувшись к гривам коней, партизаны наблюдали за тем, как по дороге прошел один кавалерийский полк, за ним другой, следом — пехота и орудия, которые тащили запряженные цугом лошади, затем бесконечной вереницей потянулись коляски, повозки, фуры. Катки с нетерпением посматривали на командира, но он медлил, выжидая, когда полки скроются за деревенскими избами. Наконец долгожданный выстрел — и кавалерия стремительно атаковала. Враг был застигнут врасплох! Французы бежали, оставляя на дороге убитых и раненых! По генерал Орнано, заслышав шум боя, послал к месту сражения подкрепления. Рассредоточенная было партизанами пехота, оправившись от неожиданности, уже строилась в боевой порядок; на пригорке стали спешно устанавливать орудия, а на дороге показалась неприятельская кавалерия. Партизаны атаковали во второй раз, завязалось открытое сражение. Штаб-ротмистр Алферов с эскадроном гусар врубился в ряды французов. Его поддержал с частью казаков поручик Редкин, который выиграл поединок с французским полковником и убил его. Вражеская кавалерия постепенно отступала, однако пехота, построившись, стала заходить в тыл партизан, грозя отрезать их от леса. Заметив это, А. Н. Сеславин приказал заколоть оставшихся на дороге лошадей, испортить упряжь к фурам, повозкам, орудиям и отступить. Партизаны скрылись в лесу так же неожиданно, как появились. Генерал-лейтенант Орнано подтягивал к месту боя новые силы, но отряд Сеславина был уже за несколько верст от дороги, спеша через лесную глухомань к реке Наре.
Вечером он наткнулся на маленькую деревушку, состоявшую из семи совершенно пустых изб. Кругом не было ни души. Здесь расположились на ночлег. В сараях нашли немного сена, накормили лошадей, перевязали раненых. Пленных, допросив, закрыли под стражей в одном из домов; выставили пикеты. Но, миновав партизанский дозор, неожиданно, словно из-под земли, появилось человек 15 мужиков. Они уже были наслышаны о сражении и, кланяясь в пояс, просили «пожаловать» им оружие и патроны. Сеславин приказал раздать добытые в бою трофеи; кроме оружия крестьяне получили несколько лошадей и отобранное у французов продовольствие, награбленное их фуражирами в окрестных селах. Двое крестьян, хорошо знавших местность, вызвались в проводники, и командир разрешил им остаться в отряде.
Ночью при свете костра описывая события дня, Сеславин в донесении М. И, Кутузову сообщал: «...при сем случае убито у неприятеля до 300 человек, в том числе 1 полковник и несколько офицеров... Потери с нашей стороны около 40 человек. Вашему превосходительству имею честь рекомендовать войскового старшину Грецова, Сумского полка штаб-ротмистра Алферова, Елизаветградского полка поручика Редкина, который из своих рук убил полковника, гвардии Литовского полка прапорщика Габбе... все они в беспрерывных атаках оказывали благоразумие, решительность и отличную храбрость... Ежели угодно вашему пр-ству сделать мне величайшую милость, прошу прислать несколько крестов для нижних чинов, дело было порядочное и горячее...» Одновременно с донесением Сеславин отправил в Главную квартиру пленного, чьи показания, по его мнению, могли заинтересовать главнокомандующего.
5(17) октября рядовой 9-го гусарского полка французской армии Твитанс был допрошен в секретной квартир-мейстерской канцелярии и показал, что «все бывшие в Москве и в Воронове неприятельские силы подошли к нам. Сам император с гвардиею находится при армии. Они предполагают нашу армию гораздо сильнее своей... Они надеются скорого прибытия подкреплений, по не понимают, чем будут их продовольствовать, когда и армия их находится в самой крайней нужде...».
Таким образом, показание Твитанса явилось одним из первых полученных в штабе русской армии сообщений об оставлении французами Москвы.
После сражения на Верейской дороге отряд Сеславина двинулся на соединение с отрядом Дорохова. Проводники вели его к селу Котову. Был сильный туман, и идти приходилось крайне осторожно, постоянно высылая вперед дозорных. Внезапно разъезд сообщил о появлении на дороге неприятельского кавалерийского отряда. Сеславин приказал остановиться и приготовиться к атаке. Когда «неприятель» приблизился, сквозь туман проступили... казацкие пики и дротики, показались всадники в гусарских ментиках. Это были партизаны А. С. Фигнера... Так лесные тропы свели два партизанских отряда, которым в будущем предстояло не одно совместное дело.
А. Н. Сеславину и прежде приходилось встречать А. С. Фигнера, невысокого круглолицего артиллериста с серыми навыкате глазами. В 1810 году во время штурма турецкой крепости Рущук оба они были в числе первых, кто поднялся на считавшуюся неприступной крепостную стену, за что каждый из них был награжден орденом Георгия IV степени. Долгие годы тревожила Сеславина боль в правой руке, пробитой турецкой пулей.
Через час после встречи оба отряда прибыли в Котово, где уже расположились лагерем партизаны И. С. Дорохова. Вечером командиры собрались на военный совет. Обстановка сложилась серьезная.
Утром Дорохов и Фигнер вновь атаковали Орнано, и опять им удалось истребить некоторую часть его отряда. Как действовать дальше? Еще днем было известно, что силы неприятеля не превосходят 3—4 тысяч. Но прибывшие разведчики сообщили, что на другом берегу Нары расположился французский генерал Брусье с 14-й дивизией и 16 орудиями при ней. Таким образом, в районе Боровска было сосредоточено не менее 10 тысяч вражеских солдат. Дорохов считал, что их можно атаковать, если из Тарутина придет помощь. Но партизан беспокоила еще и причина сосредоточения в этом районе такого количества неприятельских сил. Пленные давали на этот счет самые противоречивые показания. Возможно, что Орнано и Брусье отправлены к Фоминскому для прикрытия фуражиров и транспортов. Но была и иная версия, которую подтверждали показания рядового французского кавалерийского полка Твитанса: не говорит ли появление Орнано и Брусье о движении к Боровску всей французской армии?
В тот вечер А. С. Фигнер очень заинтересовал и удивил А. Н. Сеславина. Показав на карте точку, расположенную в самом центре неприятельского лагеря, он заявил, что собирается побывать там этой же ночью. И много времени спустя, когда оба партизана познакомились ближе, Сеславин не переставал удивляться безумной храбрости, находчивости и невероятному хладнокровию Фигнера — этого прирожденного разведчика. Фигнер хорошо владел несколькими европейскими языками, был отличным актером и часто, переодевшись в мундир французского офицера, польского улана или в лохмотья бродяги, проходил по самым глубоким вражеским тылам и возвращался с интересными и важными сведениями.
10(22) октября на основании донесений, полученных от партизан, М. И. Кутузов выслал по направлению к селу Фоминскому генерала Д. С. Дохтурова с 6-м пехотным корпусом, придав ему дивизию легкой кавалерии, роту конной артиллерии полковника А. П. Никитина и несколько казачьих полков. При отряде находился и начальник штаба армии генерал А. П. Ермолов. Войска двигались медленно: началась распутица, мелкий осенний дождь размыл и без того плохую проселочную дорогу, орудия постоянно увязали в грязи. Близ села Аристова войска встретились с партизанами, которые сообщили, что к селу Котову подошло около 10 батальонов французской пехоты и кавалерии, на Боровской дороге находится около двух тысяч неприятельских солдат, а около села Фоминского и за рекой Нарой видны огни многих биваков, но так как главные неприятельские силы размещены в лесах, то определить их численность весьма сложно. И. С. Дорохов, считая, что вражеских солдат не более 8 тысяч, предлагал немедленно атаковать. Но генералы Д. С. Дохтуров и А. П. Ермолов хотели получить более точные сведения о противнике, а потому приказали А. Н. Сеславину и А. С. Фигнеру разведать позиции французов на противоположном берегу Нары.
Партизаны отправились в поиск, а Дохтуров расположил войска в трех верстах от Котова. Было приказано костров не разводить и соблюдать строжайшую тишину. На лагерь опустились вечерние сумерки. Солдаты устраивались на ночлег, но генералам было не до сна. С чем вернутся партизаны? Какие действия предпринять поутру? «Я ожидаю известий от партизанов наших г.г. Сеславина и Фигнера, находящихся на той стороне реки Нары,— писал в это время Кутузову генерал Дохтуров,— и если получат они сведения о неприятеле и будет возможность с выгодой атаковать его, я сие сделаю и ничего не упущу...»
Отряды партизан пробирались к Фоминскому. Повсюду были выставлены неприятельские часовые, вдоль проселочных дорог сновали разъезды. Достигли Нары. У моста через реку стояла батарея. Мост и орудия находились под усиленной охраной. Здесь партизаны разделились: Фигнер должен был перейти Нару ниже, а Сеславин выше моста. Места вверх по течению реки были знакомы партизанам Сеславина: два дня назад они проходили и останавливались здесь после схватки с Орнано. Но если бы не провод-пик, отряд вряд ли смог бы перейти Нару. Крестьянин шел хорошо скрытый и потому незаметный для посторонних глаз брод, находившийся в двух верстах от моста. Несмотря на быстрое течение и ледяную воду, партизаны этим бродом благополучно переправились через реку и, скрываясь в лесу, вновь вышли к Боровской дороге. По мере приближения к ней все более явственно слышался шум движения: стук колес, скрип повозок, нестройный людской говор.
Лес редел, и отряд остановился на опушке у огромного раскидистого дуба. Сеславин приказал одному из казаков взобраться на дерево. Когда казак спустился, молодое лицо его горело от возбуждения. Он рассказал, что видел на дороге много войск, колясок, карет и особенно поразивших его воображение солдат в высоких меховых шапках. Сеславин сам поднялся на дерево: по дороге двигались французские гвардейские кавалеристы в касках и белых накидках, затем — запряженная четверкой цугом карета, окруженная блестящей свитой, далее — отряд темнокожих мамелюков и за ними стройными рядами пехота старой гвардии, элита наполеоновской армии. Это могло означать лишь то, что Наполеон оставил Москву и находится здесь, на Калужской дороге, на подходе к Боровску.
И. С. Дорохов по-прежнему стоял в трех верстах от Котова. Приближалась полночь, время действовать войскам, но вестей от партизан не было. Внезапно тишину ночи нарушил топот копыт, и в ответ на оклик часового послышался голос Сеславина. Его партизаны привезли несколько захваченных французских гвардейцев, и самый расторопный из них, унтер-офицер, показал следующее: «Уже 4 дня, как мы оставили Москву. Маршал Мортье с отрядом, взорвав кремлевские стены, присоединился к армии. Тяжелая артиллерия, кавалерия, потерявшая лошадей, и все излишние тяжести отправлены по Можайской дороге под прикрытием корпуса польских войск... В с. Быкасове, что в 6 верстах от Фоминского, почует корпус маршала Нея. Завтра Главная квартира императора в г. Боровске. Далее направление на Малоярославец».
Немедленно в Тарутино был отправлен дежурный штаб-офицер адъютант Д. С. Дохтурова — Д. Н. Болговский. Вот что писал он в своих мемуарах после войны: «В первом часу ночи явился Сеславин, и с той минуты я заключил, что вряд ли кто дотоле имел счастье оказать более блестящую услугу России, как не он... За чрезвычайным сообщением последовал совет. Ермолов написал записку фельдмаршалу, Дохтуров подписал ее, и мне поручено было сколь возможно быстрее доставить оную и дополнить изустно подробности происшедшего... Ночь была теплая, лунная, очень быстро я достиг штаба, оставив позади фельдъегеря и ординарца... Коновницын, пораженный рассказом, пригласил тотчас Толя. Оба вместе, приняв записку, пошли будить фельдмаршала, а я остался в сенях. Кутузов потребовал меня к себе. Фельдмаршал сидел на постели в сюртуке. Чувство радости сияло в глазах его. «Расскажи, друг мой, что такое за событие, о котором вести привез ты мне? Неужели воистину Наполеон оставил Москву и отступает? Говори скорей, не томи сердца, оно дрожит!..» Я донес обо всем, и когда рассказ был окончен, он изрек: «Боже, создатель мой! Наконец ты внял молитве нашей, и с сей минуты Россия спасена!» Туг подал Толь ему карту, и Кутузов приказывает Дохтурову не следовать, а, если можно, бежать к Малоярославцу».
Туда же были немедленно отправлены четыре казачьих полка и отряд генерала И. С. Дорохова. Партизанам Фигнера и Сеславина было приказано контролировать движение французов по Боровской дороге, тогда как главные силы русской армии готовились к немедленному выступлению.
М. И. Кутузов высоко оценил роль, которую сыграл от->яд А. Н. Сеславина в событиях под Боровском. Много времени спустя в донесении Александру I от 9 февраля (1813 года он писал, что следствием открытия партизан было сражение у Малоярославца. В том же 1813 году в г. Теплице (Австрия) были выгравированы портреты героев войны 1812 года. Под портретом А. Н. Сеславина была сделана следующая подпись: «...Он первым известил г-на главнокомандующего армией о намерении неприятеля идти из Москвы в Калугу и тем содействовал предупреждению то под Малоярославцем, которое имело последствием постыдную и гибельную для французов ретираду».
На рассвете 12(24) октября у Малоярославца уже стояли казачьи полки М. И. Платова и корпус Д. С. Дохтуровa, преграждая путь французской армии. Партизаны оставались на Боровской дороге. Раскаты далеких орудийных выстрелов известили их о начале сражения. Эти выстрелы слышал и Наполеон. Он был несказанно удивлен тем, что русские опередили его. Сражение у Малоярославца длилось 18 часов. Некоторое время спустя на военном совете Наполеон вынужден был принять решение оставить Калужскую и повернуть на Смоленскую дорогу. «С того момента,— вспоминал граф Сегюр,— император стал видеть перед собой только Париж, точно так же, как, уезжая из Парижа, он видел перед собой только Москву. Это было 14 октября, когда началось роковое отступательное движение наших войск. Армия шла, опустив глаза, словно пристыженная и сконфуженная, а посреди нее ее вождь, мрачный и молчаливый, казалось, тревожно измерял глазами расстояние, отделявшее его от берегов Вислы».
И снова партизаны следят за движением неприятеля, но теперь уже идущего в обратном направлении. 15 октября, переночевав в Верее, Наполеон вышел на Смоленскую дорогу.
19 октября (1 ноября) отряд Сеславина, преследуя врага, шел через Бородинское поле. Повсюду густо зеленела молодая трава, поднявшаяся на сдобренной кровью земле. Кругом лежали мертвые тела, валялись обломки оружия, лоскуты мундиров. С удивлением смотрели молодые казаки на эти безмолвные свидетельства страшных событий. Офицеры вполголоса говорили, что, по странному совпадению, реки, протекавшие здесь, назывались Война, Стонец, Колочь, Огник... С грустью всматривался А. Н. Сеславин в ту сторону правее дороги, где должна была покаяться маковка церкви села Бородина. Молча ехал рядом ним прапорщик М. А. Габбе. Неподалеку от дороги чернело пепелище деревни Семеновской. Здесь, на берегу ручья, в тот памятный день полк его, построенный в каре и ощетинившийся штыками, отражал нескончаемые атаки. И сейчас как наяву видел прапорщик красное, с выкатившимися глазами лицо огромного кирасира, несущегося грямо на него...
Все разговоры смолкли, и только поручик Редкин, не любивший скрывать своих чувств, сильно жестикулируя, рассказывал о кавалерийском рейде на левый фланг Наполеона. Этот гусар Елизаветградского полка до вступления в партизаны был адъютантом генерала Ф. П. Уварова.
По мере продвижения французской армии к Гжатску в ней все больше проявлялись признаки разложения. Уже несколько раз партизаны находили брошенных на дороге раненых солдат неприятеля. Они рассказывали, что в Колоцком монастыре был госпиталь, где после Бородинского сражения лежали на излечении 2 тысячи человек. При отводе французской армии они были эвакуированы, но, так как лазаретных фур недоставало, Наполеон приказал поместить раненых в генеральские кареты и коляски. Однако этим он не облегчил участь несчастных. Каждый теперь думал о собственном спасении; все острее ощущался недостаток в продовольствии. Слабых и немощных выбрасывали из экипажей. Ожесточение и озлобление в наполеоновских войсках усиливались. Глазам партизан открывались плотные пожарища и руины: села и деревни, где нельзя было поживиться, мародеры безжалостно предавали огню и разрушению.
Французы стремительно отходили в надежде скорее миновать окружавшую их безжизненную пустыню и достичь Смоленска. Но земля пылала под ногами врага. Партизанские отряды и казаки М. И. Платова по два раза в день устраивали засады и налеты на движущегося по дороге неприятеля. С громовым «ура!» они бросались в атаку. И каждый раз французы вынуждены были строиться в боевой порядок и вступать в сражение. Появление «летучих отрядов» вносило в их ряды все больше страха, смятения, паники. Все чаще и чаще к армейским партизанам присоединялись крестьяне. Они выходили из лесов, в которых укрыли свои семьи, чтобы мстить врагу за поруганные землю и кров. Пока отряд А. Н. Сеславина шел к Верее, он пополнился крестьянами из сел Сапина, Купреева, Никольского. Вскоре его партия приобрела весьма живописный вид. В ней можно было встретить партизана в каске французского драгуна и вооруженного рогатиной крестьянина, обутого в лапти, но гордо носившего блестящую стальную кирасу. После первого же боя дубины, рогатины и кистени заменялись огнестрельным оружием, взятым у врага.
В этот новый, наступательный период войны М. И. Кутузов поставил перед партизанами новые задачи. Они заключались в том, чтобы полностью лишить французов источников продовольствия, уничтожать мосты и переправы на пути их следования, то есть всячески усложнять и замедлять движение неприятеля. «В особенности же,— писал М. И. Кутузов,— имеете в предмете доставлять вернейшие сведения о неприятеле, старайтесь всячески перехватить его курьеров».
Армии находились в постоянном движении. «Неприятель идет более 30 верст в сутки, оставляя все, что может затруднить его марш»,— сообщал в своем донесении Сеславин. Авангард главных сил русских составляли войска генерала М. А. Милорадовича, шедшие параллельно французам, в 10—15 верстах от Смоленской дороги, и казаки М. И. Платова. В этой новой и довольно сложной обстановке особенно возросла роль армейских партизанских отядов, как аванпостов главных сил, источников разведывательной информации, которую успешно использовало командование русской армии. Так, 19(31) октября Сеславин писал в Главную квартиру: «Милорадович ночует в Семеновском, хочет идти поутру в Гжат, там неприятеля не найдет. Ему надо идти из Семеновского в Теплуху или прямо в Вязьму, сим может перерезать ему дорогу, затруднить марш, дабы армия успела подойти. Сию минуту еду к Милорадовичу с сим предложением... Я с Фигнером хочу опередить неприятельскую армию и стараться вредить сколько возможно будет. Ваше пр-ство! случай прекрасный истребить неприятеля... Оставьте все тягости, облегчите солдат, снимите с них ранцы и идите налегке. Рассчитайте марши, может быть, упредите и в Вязьме неприятеля. Простите смелость, с которой я пишу».
Ведя разведку, совершая диверсионные акции, партизаны не упускали случая принять участие в крупном сражении совместно с главными силами.
22 октября (3 ноября) русский авангард вышел на Смоленскую дорогу под Вязьмой и атаковал корпуса маршалов Даву и Богарне. Несколько часов длилось сражение на подступах к городу. Во второй половине дня французы уступили русским атакам и, сопротивляясь на каждом шагу, стали отходить. В это время отряды Сеславина и Фигнера совершили своеобразный рейд в неприятельский рыл. Через город протекала река Вязьма, в которую впаяла, образуя топкую и заболоченную пойму, речка 
Улица, французы сожгли мост через нее и посему считали южные подходы к городу неприступными. Но партизаны сумели пройти через топи и приняли участие в штурме. Интересно, что впервые в этом бою была использована партизанская пехота. Еще 8 (20) октября Кутузов приказал пополнить отряд Сеславина двумя эскадронами ахтырских гусар и сотней егерей 20-го егерского полка, которыми командовал капитан Келлерман. Южная окраина Вязьмы, изрезанная глубокими оврагами, не позволяла развернуться кавалерии, и тогда А. Н. Сеславин бросил в бой егерей. Маневрируя ими, он фланкировал неприятеля, а затем повел отряд в штыковую атаку. С трех сторон в город ворвались авангард генерала М. А. Милорадовича, казаки М. И. Платова и партизаны. Только благодаря стремительному и поспешному отступлению французам удалось избежать крупных потерь в этом сражении, но оно значительно ускорило падение дисциплины и моральное разложение в армии Наполеона. В Вязьме партизаны впервые стали свидетелями неприглядного зрелища, которое являли собой пленные голодные французы. Собранные на центральной площади города, оборванные, почерневшие, забывшие о только что проигранном сражении, они с жадностью делили мясо павших лошадей, тут же, над огнем догоравших пепелищ, жарили и поедали его. «В Вязьме,— писал генерал А. П. Ермолов,— в последний раз видели мы неприятельские войска, победами своими вселившими ужас повсюду и в самих нас уважение».
После боя отряды Сеславина и Фигнера продолжали движение вслед за вражеским арьергардом вдоль Большой Смоленской дороги. 24 октября (5 ноября) в селе Дубосецы они встретились с отрядом Д. В. Давыдова. Он сражался в глубоком французском тылу, но неприятель откатывался так стремительно, что со дня на день партизаны рисковали оказаться в собственном тылу. Отряд насчитывал не более 600 человек, значительную часть его составляли казаки. Однако Давыдов имел возможность действовать и более крупными силами: базой и резервом его отряда было калужское ополчение, особенно в Юхновском и Рославльском уездах. Получив приказ как можно быстрее идти к Смоленску и желая облегчить движение отряда, Давыдов отправил в Рославль к начальнику ополчения Калужской губернии 200 партизан-пехотин-
цев из отбитых русских пленных, организованных им в два специальных батальона. Офицеры в отряде Давыдова чем-то походили на своего командира. Правой рукой его был майор С. С. Храповицкий, тучный смуглолицый человек ниже среднего роста, с черными, светящимися острым умом главами. Казачьим полком командовал сухощавый горбоносый черкес ротмистр А. Н. Чеченский, а гусарами — Ахтырского полка штаб-ротмистр Н. Г. Бедряга, по словам Давыдова, «верный товарищ па биваках и первый в бою».
Весь вечер не смолкали в низкой курной избе, битком набитой людьми самой необычной наружности, рассказы об атаках, разведках, больших и малых «делах» — каждый давал волю воображению и фантазии.
А. Н. Сеславин с удовольствием разглядывал Д. В. Давыдова. Тот сидел, скрестив ноги, в чекмене, плисовых шароварах и с турецкой шашкой на бедре. Круглое лицо его обрамляла черная курчавая борода; седая прядь волос падала на высокий смуглый лоб. Денис Давыдов не без основания считал себя зачинателем и теоретиком партизанских действий. «Кому неизвестно,— убеждал он своего собеседника,— что лучший способ защищать предмет неприятельского стремления состоит не в параллельном, а в перпендикулярном или, по крайней мере, косвенном положении армии к сему предмету».
Нельзя было не залюбоваться этим обаятельным, веселым и неистощимым на выдумки человеком. И в памяти Сеславина возникли давно знакомые, ставшие походными песнями строки давыдовских стихов:
Стукнем чашу с чашей дружно!
Нынче пить еще досужно;
Завтра трубы затрубят,
Завтра громы загремят.
Выпьем же и поклянемся,
Что проклятью предаемся,
Если мы когда-нибудь
Шаг уступим, побледнеем,
Пожалеем нашу грудь
И в несчастье оробеем...
Глубокой ночью возвратился партизанский разъезд, сообщивший, что в селах Язвине и Ляхове находятся два сильных неприятельских отряда. В Язвине, как удалось узнать разведке, стоял сам генерал Ожеро с двумя тысячами солдат пехоты и кавалерии. Случай был редкий. Партизанам повезло. Три отряда, соединившись вместе, могли провести серьезную военную операцию против целой неприятельской группировки. Подсчитали общие силы. Они составляли 1200 человек кавалерии, 90 егерей и 4 орудия. Д. В. Давыдов предложил, пригласить на помощь казачьи полки генерала В. В. Орлова-Денисова, находившегося поблизости. Немедленно ему было направлено письмо, и, когда войска уже выступили, пришел положительный ответ. 27 октября (8 ноября) партизаны остановились в нескольких верстах от противника, в деревне Белкино. Самый передовой пост в заброшенном хуторе занял полк Чеченского.
На следующий день рано утром туда прибыли командиры. Вдали были видны крыши Ляхова, над которыми возвышался купол церкви. Вокруг села курились биваки, пешие и конные фигуры мелькали между шалашами. Спустя полчаса на дороге появился отряд французских фуражиров человек в 40, ехавших безо всяких предосторожностей. Давыдов приказал Чеченскому атаковать. Сотня казаков глубокой лощиной зашла в тыл французам; расстояние между отрядами быстро сокращалось. Когда в обозе заметили русскую кавалерию, было уже поздно: казаки окружили врага, и он, понимая, что сопротивление бесполезно, сдался. Пленные, среди которых оказался и офицер, адъютант генерала Ожеро, подтвердили сведения, имевшиеся у партизан. От офицера удалось узнать, что командующий всем корпусом Барагэ д'Иллье расположился в Долгомостье, в нескольких верстах от Ляхова.
Вскоре на аванпост приехал генерал Орлов-Денисов с вестовыми, а из Белкина стали подходить главные силы партизан. Егеря Сеславина задержались на марше, но командиры решили выступить, не дожидаясь их. Чтобы перерезать связь генерала Ожеро с Долгомостьем, на дорогу, ведущую к селу, были отправлены казачьи разъезды, а вся колонна, растянувшись, двинулась к Ляхову. В авангарде ее шел отряд Д. В. Давыдова. Он первым приблизился к неприятельскому лагерю. Заметив появившихся из леса партизан, французы засуетились, послышалась барабанная дробь, солдаты вставали в ружье. Из-за домов навстречу отряду выбежали первые стрелки. Д. В. Давыдов, стараясь выиграть время, приказал казакам спешиться и завязать бой. Между тем французы уже построились и двигались колонной по дороге из села. На помощь Давыдову па рысях прибыла партизанская артиллерия: это Сеславин подтянул свои четыре орудия. Быстро установив их на высоком холме, он открыл из них огонь по противнику.
Отряды Давыдова и Сеславина, прикрыв дорогу, образовали левый фланг, а на правом перед редким заболоченным лесом разместились казаки Орлова-Денисова; там же в резерве находился отряд Фигнера. Орудия вели безостановочный прицельный огонь по дороге из Ляхова. Поняв, что проселок закрыт для них наглухо, французы стали поспешно собирать силы против правого фланга партизан. С вершины холма Сеславин хорошо видел, как, укрываясь за стволами деревьев и кустарником, приближаются французские стрелки, а у оврага готовится к атаке кавалерия. Он с досадой думал о том, что пехота запаздывает и партизаны теряют драгоценные минуты. Но капитан Келлерман знал свое дело и прибыл вовремя! Егеря быстро сменили казаков и приготовились к атаке, одновременно поручики Горсткин и Редкий должны были ударить по неприятельской кавалерии. Вихрем вылетели из-за холма ахтырские гусары с саблями наголо, в развевающихся ментиках, а справа, ощетинившись пиками, на французов неслись уланы из отряда Фигнера. Зазвенели клинки. Силы были примерно равны, бой затянулся. Наконец партизанам удалось потеснить неприятеля; еще мгновение — и он, не выдержав, обратился в бегство. На плечах врага гусары ворвались в лес и вместе с егерями очистили его от французов.
На время неприятель затих, и партизаны решили послать в Ляхово парламентера с предложением о сдаче. Но генерал Ожеро, надеясь на помощь, ответил отказом. И действительно, русским торжествовать победу было рано. С тревожной вестью прибыли из разъезда казаки: неприятельская колонна числом в 2 тысячи человек во главе с кирасирами двигалась в наш тыл со стороны Долгомостья. Полки Орлова-Денисова стали быстро разворачиваться, а вдали уже слышался топот копыт. Через короткое время на дороге появилась сверкающая в лучах тусклого солнца стальная масса. Навстречу ей Орлов-Денисов бросил нежинских драгун и два казачьих полка. После короткого боя казавшиеся неуязвимыми кирасиры дрогнули и обратились в бегство, сметая все на своем пути. Семьсот кирас, снятых с врагов,— таковы были трофеи русских после этой схватки.
Генерал Ожеро предпринял еще одну, последнюю отчаянную попытку пробиться пехотой, но в разгар боя со стороны Ляхова раздался страшный взрыв, взвился столб огня и черного дыма: орудия партизан, бившие прямой наводкой, попали в склад ящиков с патронами. В селе начался пожар. Партизаны уже заняли огороды и крайние избы, но французы бешено сопротивлялись. Едва Сеславин распорядился отправить Давыдову одно из орудий, как прибыл адъютант Орлова-Денисова с известием, что в Ляхово послан парламентер и огонь необходимо прекратить. На этот раз к Ожеро отправился Фигнер. Переговоры длились не более часа, и их результатом была сдача 2 тысяч неприятельских солдат, 65 офицеров и одного генерала.
Наступила ночь. Первый мороз сковал льдом лужи и посеребрил инеем жухлую траву. Русская кавалерия стояла по обеим сторонам дороги, по которой, освещаемые заревом пожара, тянулись обезоруженные французские войска. Солдаты Ожеро ругали генерала, мороз, Россию, партизан...
А. Н. Сеславин с гордостью оглядывал свой отряд, прекрасно показавший себя в только что закончившемся сражении. Рядом стояли, осаживая нетерпеливых коней, усачи-гусары, бесконечно преданные командиру своему — русоголовому, голубоглазому весельчаку поручику Горсткину. За гусарами выстроились егеря, отличившиеся в последнем бою. Их возглавлял капитан Келлерман. Сеславин знал, что на этого пунктуального, дисциплинированного офицера он может положиться в любом ответственном деле. Казаков, стоявших за поворотом, не было видно, но то и дело вспыхивали в темноте, отражая пламя пожара, наконечники их дротиков, слышался певучий говор.
На следующий день к М. И. Кутузову было отправлено известие о победе. Представляя своих партизан к награде, А. Н. Сеславин писал: «Ахтырского гусарского полка поручик Горсткин и Елизаветградского полка поручик Редкин с эскадронами своими кинулись на неприятельскую кавалерию, первыми врезались в оную и отличились в храбрости и благоразумии.
Запасной бригады поручик Шилль распоряжался орудиями, находился в самом сильном огне и был тяжело ранен в левую руку. Несмотря на сие, он продолжал драться, пока был в силах.
Лейб-гвардии Литовского полка прапорщик Габбе. Был под Вязьмой вдвоем со мною и впереди колонны ворвался на штыках в город. Под Ляховом же был в самом сильном огне и, раненный, не оставил своего места. 20-го егерского полка капитан Келлерман, поручик Звягин и подпрапорщик Лопатин выгнали неприятельских стрелков из лесу и гнали их до самой деревни.
Казачьего полка войсковой старшина Грецов был в конной атаке против неприятельской кавалерии, идущей на подкрепление, и истребил значительную часть оной. При сем отличились есаул Лиманов и сотники Прохоров и Салынский».
В Главной квартире с радостью приняли известие об успехе партизан. «Победа сия тем более знаменита,— писал М. И. Кутузов Александру I,— что при оной еще в первый раз в продолжение нынешней кампании неприятельский корпус сдался нам».
А. С. Фигнер, доставивший пленных в Главную квартиру, был послан в Петербург с реляцией о победе, и сопершенно неожиданно для А. Н. Сеславина отряд его увеличился вдвое, так как главнокомандующий передал ему оставшийся без начальника отряд Фигнера.
далее
